Вечер поэзии Юлии Друниной
Слово учителя. Каждый год отмечаем мы День Великой Победы, день святой народной памяти. Однако в наше смутное время все реже вспоминаем имена, составляющие славу Отечества. Не слышно их в эфире, забитом рекламой и эстрадными воплями. Одних казнят молчанием, других – клеветой. Разрушители России стараются исказить отечественную историю в глазах молодежи. Мы же хотим отдать дань уважения людям, которые воевали и победили.
Начало вечера. Звучит запись песни А.Розенбаума «А может, не было войны»
1-й участник. Мы расскажем о поэтессе Юлии Друниной, прошедшей санитаркой всю войну и сохранившей о ней память на всю жизнь. Юлия Друнина принадлежит к поколению, юность которого проходила испытание на зрелость на фронтовых дорогах Великой Отечественной войны. 17-летней выпускницей одной из московских школ она, как и многие ее сверстницы, в 1941 году добровольно ушла на фронт бойцом санитарного взвода. (Демонстрация фрагмента о битве под Москвой.)
2-й участник.
Был строг безусый батальонный,
Не по-мальчишески суров.
…Ах, как тогда горели клены! —
Не в переносном смысле слов.
Измученный, седой от пыли,
Он к нам, хромая, подошел.
(Мы под Москвой окопы рыли —
Девчонки из столичных школ.)
Сказал впрямую:
— В ротах жарко.
И много раненых…
Так вот —
Необходима санитарка.
Необходима!
Кто пойдет?
И все мы:
— Я! —
Сказали сразу,
Как по команде, в унисон.
…Был строг комбат — студент Иняза,
А тут вдруг улыбнулся он:
— Пожалуй, новым батальоном
Командовать придется мне!
…Ах, как тогда горели клены! —
Как в страшном сне, как в страшном сне!
3-й участник. Из воспоминаний поэта Николая Старшинова: «В ее характере наиболее яркими чертами были решительность и твердость. Если уж она то-то решила, ничем ее не собьешь. Никакой силой. Наверное, это особенно проявилось, когда она добровольцем уходила на фронт.
4-й участник (на фоне стука колес и паровозного гудка).
Я ушла из детства в грязную теплушку,
В эшелон пехоты, в санитарный взвод.
Дальние разрывы слушал и не слушал
Ко всему привыкший сорок первый год.
Так сказала она о себе в 1942 году. И позднее в ее стихах будет звучать этот мотив ухода из детства в огонь войны.
5-й участник .
Качается рожь несжатая.
Шагают бойцы по ней.
Шагаем и мы — девчата,
Похожие на парней.
Нет, это горят не хаты —
То юность моя в огне…
Идут по войне девчата,
Похожие на парней.
3-й участник. Из воспоминаний Старшинова: «Надо еще подчеркнуть, кем на войне Юля была. Медсестрой, санитаркой в пехоте, самом неблагоустроенном роде войск, и не где-нибудь в госпитале, а на самой передовой, в пекле, где под огнем приходилось некрепкими девичьими руками вытаскивать тяжеленных раненых.
Четверть роты уже скосило…
Распростёртая на снегу,
Плачет девочка от безсилья,
Задыхается: «Не могу!»
Тяжеленный попался малый,
Сил тащить его больше нет…
(Санитарочке той усталой
Восемнадцать сровнялось лет.)
Отлежишься. Обдует ветром.
Станет легче дышать чуть-чуть.
Сантиметр за сантиметром
Ты продолжишь свой кре́стный путь.
Между жизнью и смертью грани —
До чего же хрупки́ они…
Так приди же, солдат, в сознанье,
На сестрёнку хоть раз взгляни!
Если вас не найдут снаряды,
Не добьёт диверсанта нож,
Ты получишь, сестра, награду —
Человека опять спасёшь.
Он вернётся из лазарета,
Снова ты обманула смерть,
И одно лишь сознанье это
Всю-то жизнь тебя будет греть.
4-й участник. В этих нелегких военных буднях к фронтовым девчатам и к Юлии приходят первое робкое чувство любви.
Ко мне в окоп сквозь минные разрывы
Незваной гостьей забрела любовь.
Не знала я, что можно стать счастливой
У дымных сталинградских берегов.
Мои неповторимые рассветы!
Крутой разгон мальчишеских дорог!
… Опять горит обветренное лето,
Опять осколки падают у ног.
По-сталинградски падают осколки,
А я одна, наедине с судьбой.
Порою Вислу называю Волгой,
Но никого не спутаю с тобой!
(Звучит песня «Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат» -1-й куплет. Занавес)
2-ой участник (перед сценой).
Ждала тебя. И верила. И знала:
Мне нужно верить, чтобы пережить
Бои, походы, вечную усталость,
Ознобные могилы-блиндажи.
Пережила. И встреча под Полтавой.
Окопный май. Солдатский неуют.
В уставах незаписанное право
На поцелуй, на пять моих минут.
Минуту счастья делим на двоих,
Пусть — артналет, Пусть смерть от нас — на волос.
Разрыв! А рядом — нежность глаз твоих
И ласковый срывающийся голос.
Минуту счастья делим на двоих...
(Занавес открывается, на сцене «блиндаж». За сколоченным столом сидит группа девушек, на столе горит коптилка.)
4-й участник.
Контур леса выступает резче.
Вечереет. Начало свежеть.
Запевает девушка-разведчик,
Чтобы не темнело в блиндаже.
(Одна девушка запевает, остальные подхватывают песню «Дан приказ: ему на запад…»)
5-ый участник.
Милый! Может, песня виновата
В том, что я сегодня не усну?
Словно в песне, мне приказ — на запад,
А тебе — «в другую сторону».
За траншеей — вечер деревенский.
Звёзды и ракеты над рекой…
Я грущу сегодня очень женской,
Очень не солдатскою тоской.
3-й участник. Из воспоминаний Старшинова: «В газетах того времени нередко писалось, что поголовно все выздоравливающие из госпиталей рвались обратно на фронт. Увы, не все. Я помню, как при мне двое контуженных в палате симулировали потерю речи, чтобы не возвращаться в этот ад… А Юля дважды туда ходила добровольцем. Ее тяжело ранили, осколок перебил сонную артерию – прошел буквально в двух миллиметрах. Но, едва поправившись, опять рванула на передовую. Только после второго ранения ее списали вконец, тогда она и пришла в литинститут.
1-й участник.
Тот осколок, ржавый и щербатый,
Мне прислала, как повестку, смерть.
Только б дотащили до санбата,
Не терять сознание, не сметь!
А с носилок свешивались косы —
Для чего их, дура, берегла?
Вот багровый дождь ударил косо,
Подступила, затопила мгла…
Ничего! Мне только восемнадцать.
Я еще не кончила войну.
Мне еще к победе пробиваться
Сквозь снегов и марли белизну!
3-й участник. О своем знакомстве с Юлией Друниной рассказывает поэт Старшинов: «Это было в конце 1944 года в Литературном институте им. М.Горького, куда я пришел на костылях прямо из госпиталя весной, а она – несколькими месяцами позже. Ходила, как и многие из нас, в солдатских кирзовых сапогах, в поношенной гимнастерке, в шинели».
5-й участник.
Возвратившись с фронта в 45-м,
Я стеснялась стоптанных сапог
И своей шинели перемятой,
Пропыленной пылью всех дорог.
Мне теперь уже и понятно,
Почему так мучили меня
На руках пороховые пятна
Да следы железа и огня…
3-й участник.
Из воспоминаний Старшинова: «Несмотря на стандартную мужскую одежду, нельзя было не заметить, как красива эта девушка. И я, конечно, сразу обратил на нее внимание. Подумал: на Любовь Орлову похожа. При первой же возможности пошел Юлю провожать. Помню, всю дорогу мы взахлеб читали друг другу стихи. Понятно, что большинство было о войне. И говорили мы в основном о фронте».
4-й участник.
Не знаю, где я нежности училась, —
Об этом не расспрашивай меня.
Растут в степи солдатские могилы,
Идет в шинели молодость моя.
В моих глазах обугленные трубы.
Пожары полыхают на Руси.
И снова нецелованные губы
Израненный парнишка закусил.
Нет!Мы с тобой узнали не по сводкам
Большого отступления страду.
Опять в огонь рванулись самоходки,
Я на броню вскочила на ходу.
А вечером над братскою могилой
С опущенной стояла головой…
Не знаю, где я нежности училась, —
Быть может, на дороге фронтовой.
(Исценировка стихотворения «Зинка». Под сосной укрывшись шинелью, лежат две девушки и разговаривают.)
ЗИНКА
Памяти однополчанки-героя Советского Союза Зины Самсоновой
4-й участник.
Мы легли у разбитой ели.
Ждем, когда же начнет светлеть.
Под шинелью вдвоем теплее
На продрогшей, гнилой земле.
2-й участник.
— Знаешь, Юлька, я — против грусти,
Но сегодня она не в счет.
Дома, в яблочном захолустье,
Мама, мамка моя живет.
У тебя есть друзья, любимый,
У меня — лишь она одна.
Пахнет в хате квашней и дымом,
За порогом бурлит весна.
Старой кажется: каждый кустик
Беспокойную дочку ждет…
Знаешь, Юлька, я — против грусти,
Но сегодня она не в счет.
4-й участник
Отогрелись мы еле-еле.
Вдруг приказ: «Выступать вперед!»
Снова рядом, в сырой шинели
Светлокосый солдат идет.
С каждым днем становилось горше.
Шли без митингов и знамен.
В окруженье попал под Оршей
Наш потрепанный батальон.
Зинка нас повела в атаку.
Мы пробились по черной ржи,
По воронкам и буеракам
Через смертные рубежи.
(Затемнение, грохот разрывов.)
Мы не ждали посмертной славы.-
Мы хотели со славой жить.
…Почему же в бинтах кровавых
Светлокосый солдат лежит?
Ее тело своей шинелью
Укрывала я, зубы сжав…
Белорусские ветры пели
О рязанских глухих садах.
— Знаешь, Зинка, я против грусти,
Но сегодня она не в счет.
Где-то, в яблочном захолустье,
Мама, мамка твоя живет.
У меня есть друзья, любимый,
У нее ты была одна.
Пахнет в хате квашней и дымом,
За порогом стоит весна.
И старушка в цветастом платье
У иконы свечу зажгла.
…Я не знаю, как написать ей,
Чтоб тебя она не ждала?!
(Во время чтения последней строфы участница, одетая старушкой, на заднем плане зажигает свечу у иконы. Все склоняют головы в скорбном молчании. Все склоняют головы в скорбном молчании. Звучит запись песни «Тишина» в исполнении ансамбля «Ариэль»: «Соловьи, не пойте больше песен, соловьи…»)
3-й участник.
Из воспоминаний Старшинова: «С последних дней Отечественной до последних своих дней Юля не могла оторваться от войны. И в стихах, даже в пейзажных или любовных, то и дело возникали у нее многие подробности военных дней. Ее постоянно тянуло в те места, где довелось протопать в солдатских сапогах с санитарной сумкой».
1-й участник.
Все грущу о шинели,
Вижу дымные сны, —
Нет, меня не сумели
Возвратить из Войны.
Дни летят, словно пули,
Как снаряды — года…
До сих пор не вернули,
Не вернут никогда.
И куда же мне деться?
Друг убит на войне.
А замолкшее сердце
Стало биться во мне.
(Звучит в записи 1-й куплет песни «Где же вы теперь, друзья-однополчане?»)
5-й участник.
Я хочу забыть вас, полковчане,
Но на это не хватает сил,
Потому что мешковатый парень
Сердцем амбразуру заслонил.
Потому что полковое знамя
Раненая девушка несла —
Скромная толстушка из Рязани,
Из совсем обычного села.
Всё забыть. И только слушать песни.
И бродить часами на ветру…
Где же мой застенчивый ровесник,
Наш немногословный политрук?
Я хочу забыть свою пехоту.
Я забыть пехоту не могу.
Беларусь. Горящие болота.
Мёртвые шинели на снегу.
(Звучит песня «Бери шинель, пошли домой» - 1 куплет.)
5-й участник.
«…По-моему, оставаться в этом ужасном, передравшемся, созданном для дельцов с железными локтями мире такому несовершенному существу, как я, можно только имея крепкий личный тыл… Оно и лучше – уйти физически не разрушенной, душевно не состарившейся, по своей воле. Правда, мучает мысль о грехе самоубийства, хот я, увы, неверующая. Но если Бог есть, он поймет меня…» Написаны были эти трагические строки 20 ноября 1991 года. В хмурый зябкий осенний день поэтесса Юлия Друнина ушла из жизни – по собственной воле. Почему же? Почему обаятельный, жизнерадостный человек, участник войны, до того не сломленный испытаниями и невзгодами, вдруг потерял точку опоры и сознательно идет на непоправимый, невозвратный шаг? Может быть, в посмертной книге, названной «Судный час», мы найдем ответ?
СУДНЫЙ ЧАС
Покрывается сердце инеем —
Очень холодно в судный час…
А у вас глаза как у инока —
Я таких не встречала глаз.
Ухожу, нету сил.
Лишь издали
(Все ж крещеная!)
Помолюсь
За таких вот, как вы, —
За избранных
Удержать над обрывом Русь.
Но боюсь, что и вы бессильны.
Потому выбираю смерть.
Как летит под откос Россия,
Не могу, не хочу смотреть!
(Звучит 1-й куплет песни «Живи, страна» в исполнении М.Распутиной.)
3-й участник.
Из воспоминаний Старшинова: «Среди поэтов фронтового поколения она была едва ли не самым неисправимым романтиком. А романтика эта не очень-то вписывалась в новую наступившую жизнь – прагматичную и жестокую. Здесь надо сказать о том, что я считаю главной причиной ее гибели: именно как стала складываться в нашей стране жизнь за это последнее время. С размашистой переоценкой всех былых ценностей, с осуждением не только дурного, но и доброго, хорошего, что было за годы советской власти. Несправедливость такого огульного клеветнического отношения к советскому прошлому меня остро беспокоила. А Юлю с ее взрывной эмоциональностью – тем более. Человек она была светлый и глубоко советский.
Чувствовал, как тяжело подавлена она обстановкой, сложившейся в стране. Болезненно переживала начавшийся распад Советского Союза. Словно кровавую обиду воспринимала постоянные нападки на нашу армию и мирного, и военного времени. Немедленно вступала в яростные споры, защищая ее, даже выдвинула свою кандидатуру в депутаты Верховного Совета СССР, хотя и ненавидела всякие заседания и совещания. А когда поняла, что ничего реального сделать невозможно, вышла из депутатов со свойственной ей решительностью…»
1-й участник.
Не случайно одно из последних стихотворений она начала так: «Безумно страшно за Россию…»
Она написала едва ли не 10 писем: дочери, внучке, зятю, подруге, редактору своей новой рукописи, в милицию, в Союз писателей. В письмах никого ни в чем не винила. На двери гаража, где она отравилась выхлопными газами, оставила записку, обращенную к зятю: «Анрюша, не пугайся. Вызови милицию и вскройте гараж». Все было учтено, все было благородно.
4-й участник.
Прозрачных пальцев нервное сплетенье,
Крутой излом бровей, усталость век,
И голос — тихий, как сердцебиенье, —
Такой ты мне запомнилась навек.
Была красивой — не была счастливой,
Бесстрашная — застенчивой была…
Политехнический. Оваций взрывы.
Студенчества растрепанные гривы.
Поэты на эстраде, у стола.
Ну, Юля, сядь с ведущим рядом,
Не грех покрасоваться на виду!
Но ты с досадой морщишься:
«Не надо!
Я лучше сзади, во втором ряду -
Вот так всегда: ты не рвалась стать «первой»,
Дешевой славы не искала, нет,
Поскольку каждой жилкой, каждым нервом
Была ты божьей милостью поэт.
БЫЛА! - Трагичней не придумать слова,
В нем безнадежность и тоска слились.
Была. Сидела рядышком… И снова
Я всматриваюсь в темноту кулис.
Быть может, ты всего лишь запоздала
И вот сейчас, на цыпочках, войдешь,
Чтоб, зашептавшись и привстав, из зала
Тебе заулыбалась молодежь…
С самой собой играть бесцельно в прятки,
С детсада я не верю в чудеса:
Да, ты ушла. Со смерти взятки гладки.
Звучат других поэтов голоса.
Иные голосистей. Правда это.
Но только утверждаю я одно:
И самому горластому поэту
Твой голос заглушить не суждено,
Твой голос — тихий, как сердцебиенье.
В нем чувствуется школа поколенья,
Науку скромности прошедших на войне —
Тех, кто свою «карьеру» начинали
В сырой землянке — не в концертном зале,
И не в огне реклам — в другом огне…
Эти строки написала Юлия Друнина о поэтессе Веронике Тушновой, но они и о ней самой. Поэтому мы позволили себе заменить имя героини…
(Звучат 2-й и 3-й куплеты песни «Живи, страна».)
