Интеллигентская «ироническая проза» 1970-х гг. о советской повседневности
К началу 1970-х гг. в общественных настроениях советских людей преобладали разочарование из-за несостоятельности хрущевской "оттепели", неверие в возможность позитивных перемен, социальная апатия и ирония, как неизменный спутник безверия и сомнения.
Советский литературный критик того времени Анатолий Бочаров объясняет господство иронического настроения попыткой сравнить реального человека с идеальным; ирония при этом выступает в качестве реакции на несовершенство действительности. Бочаров указывает на целый ряд факторов, способствовавших распространению иронии в прозе 1970-х годов XX в. Во-первых, это невероятная популярность Булгакова и Платонова, писателей с ироническим взглядом на мир, а также запоздалое знакомство с творчеством Брехта, Камю, Кафки, Хемингуэя, Фолкнера и освоение "активно-социальной" и "отвлеченно-гуманистической" иронии этих писателей. Вторым фактором явился подъем так называемой "интеллектуальной прозы", не ожидавшей от реальности какого-либо соответствия с представлениями о ней. В качестве третьего выступила тесная связь иронии с мифической прозой, переживавшей расцвет в тот же период. В итоге Бочаров связывает иронию с "развитым самосознанием личности", характерным для советского общества.
Типичным читателем иронической литературы был советский городской интеллигент, а культура, которую этот интеллигент одновременно поглощал и порождал, определялась как интеллигентская поп- культура. Смысл этой поп-культуры не слишком отличался от поп- культуры вообще: она тоже представлялась способом "бегства от реальности" и просто средством развлечения - разве что форма ее несколько сложнее. Вместо индийских и арабских фильмов интеллектуалы смотрели грузинское, а при случае и итальянское кино; вместо "Сибири" Георгия Маркова читали рассказы сибирского писателя Василия Шукшина и пьесы еще одного сибиряка Александра Вампилова; вместо филармонических эстрадных ансамблей слушали авторскую песню; вместо фельетонов в сугубо партийных изданиях "Правда", "Известия" и "Крокодил" читали ироническую прозу, печатавшуюся на "либеральной” шестнадцатой полосе "Литературной газеты”; наконец, незатейливой клоунаде Штепселя и Тарапуньки предпочитали более тонкую иронию монологов Михаила Жванецкого.
Это была интеллигентская поп-культура "малых жанров". Ирония, скептицизм, пессимизм, неверие в человечество и разочарования в возможностях индивида не имели шанса стать центральными темами больших произведений, печатавшихся в то время. Они нашли выражение в рассказах, песнях бардов, в кино, в выступлениях юмористов, а также в иронической прозе - жанре, который в 1970-х гг. пользовался беспрецедентной популярностью.
Ироническая проза 1970-х гг. регламентировалась условиями временного соглашения между интеллигенцией и властью: в рассказах никогда не поднимались запретные темы, там не встречались намеки на видных политических деятелей - речь шла исключительно об отдельном человеке, живущем среди условностей социума, о его желании добиться признания личных заслуг в обществе, где царит дух коллективизма. В героях иронической прозы читатели "Литературной газеты" обнаруживали самих себя, а в описаниях их жизни - подробный отчет о собственных трудах и днях.
Иронические рассказы, печатавшиеся в 1970-е гг. в юмористических отделах "Литературной газеты", "Литературной России", в журналах "Юность", "Советский экран", "Театр", "Студенческий меридиан" и других изданиях, уникальны тем, что с их помощью устанавливалась особая связь между автором и читателем-интеллигентом. Такая связь, основанная на специфическом родстве читателя и автора, была обязательной для всех без исключения рассказов этого типа, а также для некоторых других культурных феноменов (например, монологов М. Жванецкого). Родственность приобреталась через общность культурной жизни: советская интеллигенция читала одни и те же книги, слушала одну и ту же музыку, смеялась над одними шутками. Родственность основывалась на "культурном тексте" - именно он стоял за текстом литературным и был хорошо известен всем причастным к интеллигентскому братству.
Рассказы жанра "иронической прозы" коротки: от двух до десяти машинописных страниц. Стремление автора охватить глобальные иронические темы внутри этого ограниченного формата приводит к схематичности рассказов. Персонажи этих рассказов - скорее символы и типы чем живые люди. Узость тематического круга и литературных приемов часто приводит к тому, что рассказы очень похожи друг на друга. Их схематизм принуждает авторов уделять особое внимание формальной стороне дела. Практически обязательным является использование условностей: элементы научной фантастики, сказок и мифов, приемы литературного абсурда и мистики смешиваются друг с другом в разных пропорциях.
Главный мотив "иронической прозы" 1970-х гг. - уныние и безысходность. Можно назвать это "отсутствием жизни", поскольку так называемая "настоящая жизнь" убита повседневной рутиной. По-чеховски бессобытийная и монотонная реальность превращает жизнь человека в жалкое существование, движимое единственно инстинктом самосохранения (В. Тодоров "Крылья”, А. Кучаев "Ничего особенного", В. Токарева "Рубль шестьдесят - не деньги", А. Курляндский "Измена").
В иронической прозе 1970-х гг. бегство от советской повседневности, даже временное и незаметное, всякий раз оказывается невозможным (М. Задорнов "Молодые", Ф, Камов "Лысый ангел", С. Альтов "Тюбик с ультрамарином", Э. Абрамов "Сияло солнце...").
Даже когда в классическом советском ироническом рассказе 1970-х гг. содержится несколько идей, множество это фиктивное, ибо все сводится к одному - социальной и экзистенциальной безнадежности (Г. Горин "Остановите Потапова!", А. Арканов "Персики").
В начале 1980-х гг. интеллигентская ирония оказалась в тупике. Относительной социальной и экономической стабильности в СССР приходил конец, а отсутствие серьезных политических образов будущего постепенно превращало иронию в отчаяние. То, что в конце 1960-х гг. было лишь скептическим взглядом интеллигента на положение человека в окружавшей его повседневности и в мире, в середине 1980-х гг. переросло в страх и недовольство. Все это привело к краху традиционной советской интеллигентской поп-культуры в целом и жанровой субкультуры "иронической прозы" в частности.
Литература
1. Бочаров, С. Г. Литература и время: из творческого опыта прозы 60-х - 80-х гг. М. : Художественная литература, 1988.
2. Есин, А. Б. Литературоведение. Культурология: Избранные труды / А. Б. Есин. М. : Наука, 2003.
3. Зорин, А. Проза JT. Я. Гинзбург и гуманитарная мысль XX века / А. Зорин // Новое литературное обозрение. 2005. - № 76. - С. 4 - 68.
